Семь цветов радуги - Страница 144

144

Вадим, вероятно, не слышал Бориса, он все еще был под впечатлением будущего сада. Сады на улицах. Падают с мягким стуком на землю огромные красные яблоки апорт. Кланяются прохожему тяжелые ветви, полные невиданных мичуринских плодов… «Возьми, отведай, дорогой хозяин», — будто слышится в шелесте листвы. Каждый прохожий, кто бы он ни был, их хозяин. Вот оно, настоящее изобилие… В Девичьей поляне и во всем районе уже не будут продавать фрукты. Зачем?

«Нет, не только в районе, а всюду, — думал Вадим, смотря на тонконогие деревца. — Прав Копытин, когда он сказал, что они уже вышли за деревенскую околицу. Везде будут цвести сады на улицах. Маяковский тоже был мечтатель», вспомнил вдруг Вадим стихи поэта:

…выбрать день
самый синий,
и чтоб на улицах
улыбающиеся милиционеры
всем
в этот день
раздавали апельсины.

— Апельсины, — тихо про себя повторил Вадим.

— Что? Апельсины? — переспросил Копытин. — Здесь Шульгина для пробы высадила особенно зимостойкие. — Борис подвел товарища к небольшим темным кустикам. — Не знаю, что из этого получится. Открытый грунт — не оранжерея.

Очки архитектору явно мешали. Он снял их и сейчас размахивал ими, взяв за дужки.

— С нашей новой архитектурой, предназначенной для средней полосы, как-то не очень вяжется южная растительность. Вот смотрите, — он указал очками на длинный ряд почти готовых домов. — Настоящий современный русский стиль. Видите, даже печные трубы, двойные рамы. Они, конечно, рассчитаны на суровую зиму — и вдруг рядом… апельсинчики. — Борис презрительно дернул губой. Абсолютно не идет и безусловно портит общий ансамбль… Мне, конечно, как вроде… главному архитектору колхоза… — Копытин прищурился и скромно опустил глаза, — приходится за этим следить, но ведь Ольга абсолютно упрямый человек. Вы бы ее хоть уговорили.

— Теперь уже поздно, — с тайной улыбкой возразил Вадим, смотря на плотные темно-зеленые листья апельсиновых деревьев. — Нельзя же такую прелесть выдергивать. Он снова вспомнил… «улыбающихся милиционеров».

— Да я с апельсинами почти помирился. Думаю, потому, что не верю в них. Копытин махнул рукой и скупо улыбнулся. — Я боюсь другого. Вдруг Ольга выведет какую-нибудь абсолютно зимостойкую пальму и обсадит ими наши северные домики.

— Все возможно! — рассмеялся Вадим и указал на небольшое здание, где маляры отделывали фасад. — А это что? Ясли?

Главный архитектор даже поморщился. Он надел очки и удивленно взглянул на Багрецова. «Ну можно ли быть таким неграмотным, а еще москвич!» — словно говорили его глаза.

— Обыкновенный колхозный дом для небольшой семьи, — сказал Копытин. Зайдемте?

Борис правел гостя сквозь небольшую террасу, где два паренька из местных строителей вставляли цветные стекла в верхнюю часть окон.

Архитектор показал Багрецову внутренность небольшой трехкомнатной квартиры. Полы еще были измазаны мелом, пахло краской, но уже чувствовалось, что дня через три здесь появятся новоселы.

— Телефон где ставить, товарищ Копытин? — спросил мальчуган лет пятнадцати. Через плечо у него висела, как спасательный круг, бухта провода.

— У хозяина надо спрашивать, — укоризненно заметил архитектор, приглаживая и без того гладкие русые волосы. — Откуда я знаю, где ему будет удобнее?

Паренек поправил сползающую бухту и хмуро заметил:

— Спрашивал. Да он не признает нас.

— Абсолютно из памяти выскочило! — со смехом воскликнул Копытин и повернулся к гостю. — В этом доме самый старший хозяин Тюрин Петр Иванович. Он всем тут командует.

— Это кто же?

— Петушка помните? Радиста нашего самого главного?

— Ну как же! — оживился Вадим. Он вспомнил вихрастого радиоэнтузиаста в больших сапогах. — Петушок еще с нами подземную реку искал.

— Вот-вот. Он самый. Так что же, — Борис обратился к монтеру, — проволоку вашу не признает?

— Ну да, — обиженно отозвался мальчуган и почесал в затылке. — Говорит: «Я по радио со всеми полями разговариваю. У нас даже тракторы по радио управляются, а эта ваша паутина — отсталость одна».

— Напрасно, — посочувствовал монтеру Багрецов. — Петушок должен понимать, что такое проволока. Ведь он все-таки начальник проволочного узла.

— Был, — отозвался Копытин. — Теперь он начальник абсолютно всех колхозных радиоустановок, и ваших в том числе. Парень не унимается. Каждый день новые затеи… С проволочниками он, как говорится, пребывает в состоянии постоянной войны.

Телефонист перекинул бухту на другое плечо и пошел защищать оставшиеся, еще не занятые радистом позиции.

— Вадим Сергеевич!

Багрецов обернулся. Юноша в широкополой шляпе быстро шел по коридору.

— Я вас по всему колхозу ищу! — обрадованно воскликнул он.

Яркий солнечный свет падал сквозь двери. Виден был только силуэт вошедшего человека, поэтому Багрецов не мог сразу узнать в этом высоком широкоплечем юноше Сергея Тетеркина.

Да и трудно узнать. Голос стал совсем другим, похожим на глуховатый басок Тимофея Бабкина, да и движения иные, размеренные и даже солидные. Но что больше всего поразило Вадима — Пастушок отпустил себе усы. Правда, они казались редкими, неопределенно рыжеватого цвета, но все-таки это были усы взрослого мужчины.

Сняв шляпу, не торопясь, шел заведующий молочной фермой навстречу московскому гостю.

— Тимофея Васильевича я уже видел, — сказал он, крепко пожимая руку Багрецову. — А вот вас еле нашел.

144