Семь цветов радуги - Страница 97

— Да не об том речь, — прервала се Стеша и беспокойно заморгала ресничками. — Не это самое главное, — кошка там или скотина. Обида за другое берет… Мы… вот все вместе живем хорошо, дружно, будто одна настоящая семья, и зачем нам… Скажите, зачем нам нужны такие люди, от которых злость разгорается в сердце: лентяи, мелкие скопидомы, торгаши. В жизни у них только свой дом и рынок. — Стеша умолкла, прижала кулачки к подбородку и снова заговорила: — Час тому назад на спектакле я читала такие стихи, такие стихи… ну, аж сердце замирало. Мне казалось, что и люди, все те, кто меня слышал, от этих стихов становились и добрее и лучше. Потому что сила в них особенная… Мы сейчас шли с Фросей, говорили об этих стихах и думали сделать тоже что-то особенное. Нам и луна казалась совсем другой, будто это свет дневной над полями, о чем Ольгушка мечтает. — Мы говорили о том, как сделать нашу жизнь получше, — словно повторяя стихи, закрыв глаза, шептала Стеша. — И казалось нам, что нет на земле лучше места, чем вот эта наша Комсомольская улица.

— И вдруг кошка дорогу перебежала, — сказал Сергей и со смешком отвернулся к витрине.

— Вот именно, перебежала, — Стеша открыла глаза и погладила кошку, которая снова начала тихо мяукать. — Она вроде как напомнила, что живут еще на этой улице ленивые, вредные люди, которые перебегают нам дорогу. И сразу увидела я, что и улица не мощена, вспомнила, как осенью мы ходим здесь в резиновых сапогах, а не в туфлях. И увидела я избы старые, оставшиеся от дедушек, оглядела себя и тоже разозлилась. Ходит глупая девка, метет шлейфом улицу и корчит из себя неизвестно кого. — Антошечкина обиженно замолкла.

— А как хочется, чтобы все люди были хорошими, — с детской наивностью сказала Сима, прижимая к себе кошку. Девушка приподняла косынку на своей стриженой головке и, помолчав, продолжала: — Мне стыдно говорить, теперь у Анны Егоровны и вместе с вами я стала совсем другая, но вот раньше, когда я встречала чужого, не нашего человека, черствого и грубого, то мне становилось так больно за всех, что я потом плакала. Может, болезнь была в этом виновата или просто так… — Сима вздохнула и опустила голову.

— А все-таки Макариху надо на общем собрании проработать! — заключила Фрося. — И Лукьяничева тоже.

— За что? — спросил Сергей.

— Найдется за что. Правда, Макариха не дура. Она артельный устав в точности выучила. Знает, за что могут исключить. Вот и ходит, как по узенькой тропке. И дела не делает, и от дела не бегает. А вообще этих умников надо на место поставить, чтоб не застили!

— Как? — не поняла Сима.

— Я говорю, чтоб не застили, свет не загораживали на нашей дороге.

— Хорошо, Фросенька, подружка ты моя милая. — Стеша обняла се и крепко прижала к себе. — Хорошо ты сказала. Иной раз поглядишь на таких, как Макариха, на хитрость ихнюю, на лень, и впрямь покажется, что до коммунизма, ой, как далека дорога, потому не веришь, что такие люди могут жить в то будущее время… — Стеша широко раскрыла глаза, словно всматриваясь вдаль. — А все-таки до этих дней… рукой подать!.. Вот мы недавно на политкружке об этом говорили, — снова оживилась она. — Вместе с Ольгой вспомнили лектора, который рассказывал нам о книге Ленина «Государство и революция». В ней написано, что такое коммунизм. Представьте себе, девчата, что скоро настанет такое золотое время, когда каждый человек все будет получать по своим потребностям.

— Стешенька, — повернулась к ней Сима. — Я не была на кружке, но, как счетовод, который знает все наши колхозные доходы, могу сказать, что при хороших урожаях года через два этот принцип коммунизма можно вполне осуществить.

— Мы на политкружке рассматривали этот вопрос глубоко и по научному, сказала Стеша и сразу сделалась серьезной. — Если бы все колхозники работали одинаково хорошо, если бы мы добились настоящего изобилия продуктов, то уже на будущую осень мы бы имели открытый счет в колхозе.

— Чего? Чего? — вмешался Сергей. — Какой счет?

— Открытый, — повторила Антошечкина. — Все наши заработки оставались бы в банке на счету у колхоза, все продукты — на складах, — поясняла она. — Нечего их у себя по сараям прятать. Жизнь станет совсем другая, — мечтательно продолжала она. — Приходит, скажем, Сергуня к счетоводу Симочке и говорит: «Потребовался мне самый лучший мотоцикл. Спишите с общего колхозного счета три тысячи. Сам хочу в городе машину выбрать. Кроме того, заказал я в мастерской два костюма, вот вам накладная — прошу оплатить». — «Пожалуйста, Сергей Константинович, — говорит Симочка. — Может, еще чего желаете? У колхозного миллионера могут быть любые потребности».

Сергей ухмылялся: «Неужто такая жизнь настанет?»

— А может быть, я захочу купить два мотоцикла? — недоверчиво спросил он.

— Пожалуйста, Сергей Константинович! — с поклоном ответила Стеша.

— А если четыре?

— Зачем?

— Желаю так! — упрямо настаивал Сергей. — Буровлев тоже захочет. Всем потребуется. Никаких миллионов не хватит.

— Чепуху городишь, Сергуня, — снисходительно заметила Стеша. — Ты же не американский фермер какой-нибудь. Тот капиталистами воспитан, ему до настоящего человека, ой, как далеко! Скажи, тебе деньги платят за то, что ты землю на бугре копаешь?

— Нет. А что?

— Может, трудодни выписывают?

— Скажет тоже! — рассердился пастушок.

— Может, Ванюше Буровлеву и всем его ребятам за помощь «Партизану» выписали? Москвичам нашим за труды ихние в колхозе тоже деньги идут?

Сергей замотал головой.